***
Погибший где-то не на Шпрее...
Нет, никуда я не поеду,
Нет, никуда не побегу,
А дома выпью за Победу
И вспомню мальчика в стогу;
И пулемётное стаккато,
На самолёте чёрный крест,
И «ястребок» подслеповатый,
Беззвучно рухнувший за лес.
Пилот погиб…
Четыре года
Мне было…
Нет, я вам не лгу!
Я ночь до самого восхода
Провёл, измаявшись, в стогу;
А над стернёй индифферентно
Наслаивался серый дым
И плыл, покачиваясь, лентой
За огороды и сады…
Давно увенчаны герои,
На постамент утверждены,
Сейчас столетие другое,
В нём меньше места для войны;
А память сеет, не просеет,
Не может вычеркнуть никак
Погибших где-то не на Шпрее,
А здесь, где поле и овраг.
Молчит задымленное детство,
Я медленно веду строку,
Мне от неё не отвертеться,
Она как колики в боку;
И зря сказал я «не поеду»
В предутреннюю чехарду –
Сейчас вот выпью за Победу
И к «Неизвестному» пойду.
Шагать туда не меньше часа…
Дойду, себя переборов,
Не помня в праздничном экстазе
О пуле, ткнувшей мне ребро;
Дойду – а вдруг погибший лётчик
За лес упавший с «ястребком»,
Взглянуть через столетье хочет,
Кого он спас в сорок втором…
Не шагал я по войне
С автоматом ПэПэШа,
Не прочувствовал вполне,
Как больна её душа,
Но в руках своих держал
Искорёженный металл
И смотрел на чёрный дождь,
В поле выпавший на рожь.
Я с гранатою в руке
К танку под Москвой не полз,
И в отчаянном броске
Не кровавил зимний холст;
А иначе бы строкой
Не буравил свой покой,
Чувствуя, что виноват
Перед павшим, брат-солдат.
Я в то время проживал
Рядом с грешною войной,
Но меня девятый вал
Не накрыл, и я живой;
И табак сейчас курю,
И брожу по ноябрю,
Ясно, что не по тому,
Где тебя снесло во тьму…
Из цикла ОТВЛЕЧЁННОСТИ.
А войны не будет завтра, я не верю,
Что сомнут опушки танки-мастодонты,
Что тяжёлый дым из джунглей да из прерий
Вдруг затмит мою страну до горизонта!
Мир тебе, соседу, мыслящему так же,
И тебе – на полушарии обратном,
Пусть восходы будоражит только квакша,
Не фиксируясь на отблеске булатном.
Да воспрянут петухи, зарю встречая
Белым криком, а не чёрною истомой,
И зачем нам обоюдные печали
С прогоревшею пшеничною соломой?
Ах, июнь, я миротворец никудышный,
Многих слов не понимаю и не знаю,
Но уверен – я во времени не лишний,
И меня признала Гея расписная.
Не нужна ей ахинея от пожаров,
Стук свинцово напряжённых карамболей -
Тяжело катить орбитой лунный шарик,
Отражённый от надгробий в чистом поле…
Кто знал, что он изменник Родины!
За перекосами овражными
Кострище пламенным бугром
И бабочки ночные, бражники,
Бессильно гибнут над огнём.
Дедок, скрипящий сочлененьями,
Кисет размером со штаны,
Ведёт своё переложение
Суровых тонкостей войны.
Внимай, младенец многосопельный
Лет девяти иль десяти,
В ней смерть над русскими окопами
Гуляла словно трансвестит!
Ей безразличны пол и звание,
Плевать, что пуст патронник твой
И что в тебе горит желание
Рвануться в тыл с передовой.
А там заслон, там СМЕРШ и братия
Всесильного НКВД,
За уклонистские объятия
Привыкшая стрелять в людей…
Как непохожи были россказни
На то, что в книгах мы прочли!..
Но вот однажды ближе к осени
Заснули бражники в пыли.
Или в осиннике, не знаю я!..
И не зажёг никто огонь
Возле оврага с иван-чаями
Величиной с мою ладонь.
А в сумерках шептали взрослые
Свои неприязни дедку,
Прошедшему с винтовкой Мосина
Путь до Варшавы от Баку.
Кто знал, что он изменник Родины,
Английский, так сказать, шпион,
В махру дробивший лист смородины
И гнавший русский самогон!
Белые майские ночи...
Из цикла СТУЧАСЬ В СЕРДЦА ЛЮДСКИЕ.
В белых ночах над заливом,
В мягких тисках тишины
Звёздные блики пугливы
И беспокойства полны.
Если затронуть ладонью
Зеркало моря слегка,
В нём разольются, утонут
Перистые облака;
Рябью прикрывшись стыдливо,
Будут плясать под водой
Обе Медведицы-дивы
Вместе с Полярной звездой.
Белые майские ночи,
Это мой собственный взгляд!..
Мне не дано напророчить
Новое в жизнь балюстрад,
И трёхсотлетние камни –
Тёсаный тёмный гранит –
Вечный, по сути, подрамник,
Нас окаймляющий в дни.
Без утомительных кредо,
Эго поглубже зарыв,
Я сам себя исповедал
Ради дальнейшей игры...