Золушка

Сокиркина Ольга

- Ну что ты сидишь, будто бы все твои корабли застряли в тихой гавани. И к тому же - заржавели. Запомни: Золушками не рождаются, ими становятся! - строго и уверенно говорила Элла, разливая чай на кухне, евроремонт которой слышал совсем не европейские излияния души. Напротив бодрой хозяйки уютной квартирки сидела скромная барышня. Ее внешность не заставляла мужчин вздрагивать, трепетать и сворачивать горы. Необходим был долгий взгляд, на который практически не способен современный мужчина. Он на работе, в транспорте, в борьбе за выживание, призвание, признание и прочие тонкости, подчас отвлекающие от глубины чувств. Нет времени. Ритм жизни способна замедлить только женщина-тайфун, от которой потом болит голова, ноет грудь и хочется бежать в светлую даль свободного прошлого. Имя ее было Соня, Сонечка.

- Что бы ты хотела делать в жизни?
- Изучать иностранные языки, танцевать испанские танцы, жить в доме с видом на море, еще:- Соня мечтательно расправила плечи, словно хотела взлететь над будничной простотой провинциального города средней величины.
- А что ты имеешь, Кармен несчастная? Зарплату библиотекаря. Гардероб нищей девушки в богатой стране? Ноль поклонников, если вычеркнуть всех ненормальных? - оборвала мечтания Элла, - вот я все беру от жизни сама. Ну: и мужчин тоже. Просто у меня больше времени, поэтому я и иду навстречу этим тугодумам.

Город засыпал. Пустынные улицы криво бежали вниз подобно весенним ручьям. Древние церкви возвышенно белели, будто раздвигая темноту. Последние покачивающиеся троллейбусы напоминали аквариумы, поздние пассажиры издалека были похожи на ярких рыбок. Над городом проплывало лето, когда все в принципе кажется прекрасным в зеленом кружеве листвы, в незатейливых цветах, растущих легко и неприхотливо. Лето - легкий обморок русской природы, короткий сон, любовная нежность. И душа обычно ждет того же от жизни, боясь, что завтра наступит осень, которая остудит северный город, всю жизнь мечтающий о тепле. Сонечке не спалось. Ей хотелось счастья. Элла видела десятый сон, предвещающий, по ее трактовкам, подъем в карьере, бурный роман на Канарах, мужа, поющего последнюю песню любви только ей, то есть Элке-отличнице, красавице и умнице. Утро июля дарило оптимизм. Окна квартиры смотрели в разные стороны, как глаза растерянной женщины, которая заметила и справа и слева интересных мужчин, оказываюших ей знаки внимания. Слева был овраг, заросший старыми деревьями, постройки времен царя Гороха, и трепетная маленькая церковь, обведенная строительными лесами. Справа в окно бесцеремонно врывался современный город. Из этой комнаты вышла Элла, разбуженная сигналами машин, взъерошенная и обуреваемая новыми идеями. Из другой - выплыла Софья, уже налюбовавшаяся видами первозданной городской идиллии. Они встретились на той же кухне как плюс и минус, близкие и далекие, разные и похожие друг на друга. Просто юные женщины в поисках истины, которая всегда едина для всех и одинаково желанна - в поисках любви. - Знаешь, мне врач сказала, что мне нужно завести ребенка именно сейчас, - вдруг брякнула Сонька. Элла захлебнулась кофе, долго кашляла, и с побагровевшим лицом спросила:

- Ты что обалдела? В двадцать три года? Софья, ты и врачей находишь таких, которые не в своем уме. Вот умеешь притягивать всех, кто не в себе. Учу тебя жизни, учу. Почему сейчас? От кого? На какие деньги?
Соня сидела на удивление спокойная, можно сказать, отрешенная:
- Ты что волнуешься? Я это просто так сказала. Вспомнила.
- Ты испортила мне день! Я же не генератор мыслей. Сегодня много работы, это тебе не пыль с книжек сдувать, - голосом крупного руководителя закончила утренний разговор по душам Элла Алексеевна, - жди звонка.
Они вместе выбежали из дома, добавив свои нотки в ритм ожившей улицы. Уверенный стук шпилек Эллы и мягкие шлепки Сонькиных туфель.
- И только ничего не предпринимай. Я тебя, Софья, умоляю. Хотя, кому это я говорю? Надо бы попросить о другом! Но тебя не исправить, - опять напутствовала Элла, доказывая, что последнее слово будет, безусловно, за ней.

Работа завалила проблемами, утопила в суете, заставила забыть о личном. И только июльский вечер встретил на прогретом асфальте, покрытом коричневыми звездочками опавших цветов липы, двух девушек. Музыка шагов стала лиричнее и спокойнее. Место встречи было неизменно - кафе в старом городе. Тема осталась открытой для деятельной подруги и почти безразлична для виновницы этих волнений. Темнело. Вечер таял как мороженое, украшенное зрелой черешней. Идеи выбора отца не приходили. Но вдруг в полусонном от зноя кафе пробежал электрический разряд. Элла почувствовала это сразу. Реакция не заставила себя ждать. И только Сонечка мечтательно перетасовывала ягоды в креманке, думая неизвестно о чем. Между столиками спиной к ним стоял мужчина. По лицам присутствующих Элла поняла, что этот объект достоин внимания. Даже ширина его плеч уже говорила о многом богатому женскому воображению.

- Ты проснешься когда-нибудь? - послышалось шипение в сторону Сони.
- У тебя что голос сел?
- Это у тебя мозги высохли. Смотри направо, на-пра-во:- процедила взбудораженная Элла.
А он был и правда хорош. И даже красив не только банальной красотой, смотрящей с фотографий модных журналов, но и тем, что вызывает доверие, располагает.
- Это кто? - очнулась от летаргического сна Софья.
- Дед Пихто и твой будущий муж по совместительству, - выпустила яд Эллочка.- Ты можешь не мечтать хотя бы в общественном месте? Это неуместно! Больше жизни, Софи! Взгляд незнакомца, можно сказать, пришельца из будущего,
остановился на свободном стуле, стоящем радом с девушками. Элла незамедлительно провела приватизацию, сделав стул почти их частной собственностью: или с ними, или - никак.
- А у вас свободно? Извините: - Вы можете присесть, хотя мы и ждем одну очень важную персону, - учтиво пропела Элла, думая о том, что мужчинам нельзя давать расслабляться, для чего и присоединила приставку При-, как бы давая понять: садитесь, но ненадолго, а потом посмотрим.
- Cпасибо, я присяду, - иронично проговорил мужчина. - У вас красивый город. Двенадцатый век. Это впечатляет.
- А вы что приезжий? - спросила Софья, хотя это было понятно без объяснений.
- Я из Питера. Командировка. Не хотел ехать, но город понравился, и девушки у вас симпатичные.
- Ну, это естественно, - подтвердила Элла, заливаясь от удовольствия румянцем, гордо отвечая на завистливые взгляды окружающих.
- А вы, девушка, очень похожи на Антонию Сарате, актрису, ее портрет написал Гойя. Как вас зовут?
- Ее зовут Софья.
- А мою подругу зовут Элла, - как-то непривычно смело в разговор вклинилась Соня. Удивление сделало глаза Эллы просто огромными.
Разговор был легким и интеллектуальным. Это радовало обеих. Собеседник тоже не скучал. Все складывалось удачно. Элла относила везение на свой счет, Софья просто наслаждалась, не делая никаких выводов и не строя планов.
- Надолго ли вы в нашем городе? - голос Эллы просто переливался.
- На целую неделю.
Теперь глаза Эллочки, достойной звания Великого комбинатора, стали выдавать внутреннюю работу ума: очень напряженную и быструю.
<Чем не отец для Сонькиного ребенка, чем? Чем-чем? Интеллигентностью! Ему же не предложишь такое! Этот точно Homo Sapiens. А глаза какие: то серые, то синие: Может самой пойти в наступление, и цели у меня более мирные: ой-ей-ей!>
Неожиданно для подруг их нежданный знакомый по имени Андрей предложил проводить Соню. Элла вдруг перестала понимать жизнь. Софья испугалась жизненного напора. Улица, на которой жила Софья, была старой. Об этом говорило и ее название. Старинные дома ежились рядом с новыми особняками, так независимо смотрящими зеркальными окнами. Все утопало в садах. Издалека, глядя на яблоки и вишни, казалось, что это райские птицы прилетели из сказочных стран. Встречи продолжались неделю. Ночами Софью не отпускала бессонница и телефонные звонки Эллы, дававшей инструкции на все случаи жизни. В один из теплых вечеров Соня обратилась к Андрею с просьбой, которую обычно адресуют богу, о том, что происходит само по себе, вернее, по любви. Он молчал, продолжая идти рядом. Она то отставала, будто собиралась бежать в обратную сторону, то догоняла его. В полном молчании они пришли к ней домой, пили чай, смотрели альбомы с фамильными фотографиями, искали в Интернете сведения о погоде. Он думал о странностях жизни и об этой странной девушке. Ветер сильным порывом наклонил деревья в сторону, и солнце вошло в небольшой квадрат окна, став фоном, на котором проявился тонкий, изящный силуэт. Застывшая поза балерины. Навязчивый апельсиновый цвет заходящего солнца. Мгновенный приход сумерек от дуновения ветра. И опять маятником вплывало солнце, отстраняя деревья, отодвигая в сторону прошлое, которое, как в бреду, отступало без сожаления и тревоги. Что он чувствовал к этой почти незнакомой девушке? Солнце слепило и туманило создание, запах скошенной под окном травы переносил тело убежденного урбаниста в нереальное состояние. Он знал, что надо исчезнуть. Но что-то не отпускало. Он приблизился к Соне и услышал нечто невообразимое:

- Вам нужно немедленно уйти, - тихо, но четко прозвучали ее слова.
Дух противоречия, сопротивления, какой-то мужской обиды, понятной только им самим, вызвал неадекватную реакцию. Ему показалось, что он давно влюблен, а она просто играет его чувствами:
- Я не понял: Ты же сама: Ты же:, - он просто задыхался от этой обиды. - Никуда не уйду. Мне здесь нравится, а не в замшелой гостинице конца позапрошлого века. А ты не простая! Не город, а чертово место.

Лето - с мая, а осень - с августа. Сначала накрапывало, потом задождило, а дальше плавно перешло в тихие слезы погрустневшего неба. На все расспросы подруги Соня отвечала долгим взглядом и молчала. Она молчала и на перроне вокзала, провожая Андрея, как ей казалось, - провожая в свое прошлое, в никуда. Элла начала серьезно тревожиться, потому что и без слов было понятно, что что-то случилось. Но жизнь продолжалась. Дни по-прежнему то были похожи один на другой, то одаривали сюрпризами. Она ругалась по телефону с коммунальными службами, не изменяя своей манере общения, что всегда заставляло Софью гордиться своей необыкновенной подругой.
- Я вас еще раз спрашиваю: когда будет горячая вода?
- А почему вы этим интересуетесь? - любезно спросили ее на другом конце провода.
- Да потому что я из ЦРУ!- закричала Элла, просто встав в тупик от неожиданности вопроса.
Софья улыбнулась. Но эта улыбка была особой, посвященной не оригинальности Эллы, а своим мыслям, находящимся в тумане нежности, любви, будущего.
- Соня, да ты что? Соня: - слова кончились и у Эллы, прагматичный ум которой высчитывал степень ответственности, затрат и прочих прелестей жесткой реальности. Она села на стул, вдруг почувствовав усталость, и тупо уставилась в окно, где застывшую картину города оживлял только транспорт.
- Ты сказала ему? Ах, нет адреса: Да и что говорить? Думаю,
Андрея можно найти.
В ответ Соня мотала головой и была, как всегда, не боец.
Андрей нашелся сам. Но позже, когда снег уже стер позолоту осеннего праздника. Знакомый перрон был запорошен ранним снегом. Город поражал тишиной, чистотой молодой зимы, оцепенением, почти спячкой. <Да, тихий омут: Правда, черти тоже водятся>. Он не признавался себе, что командировка была только предлогом, и душа рвалась сюда в поисках изведанного счастья к этой сдержанной на вид, чуть старомодной девушке с красивыми карими глазами. И к вечеру Андрей уже стоял у ее квартиры. Из соседней двери показалась бабушка, боязливо, но с интересом посмотрела на него:
- Так нет ее, Софьи-то. В больнице. Она уж сильно в интересном положении. А ты кто будешь?
Стало жарко, потом холодно. Захотелось пить.
Потом - провалиться сквозь землю. Потом - взлететь к солнцу подобно Икару. Что могло их связывать? Наверное, то, что соединяет землю и небо, - то ли чувство, то ли закон. Голова не понимала сердце, сердце диктовало свое ошарашенному сознанию. Легкий мороз привел в чувство. Навстречу шла неизвестно откуда и зачем тетка с козами. Один из питомцев отстал около открытого гаража и с человеческим любопытством разглядывал автомобиль.

- Женщина, что это у вас козленок такой любопытный: техникой интересуется? Мальчик что ли?
- Мальчик, Касатиком зовут. А у тебя, гляди, скоро сын будет, на тебя похожий.
< Это уже слишком!> - почему-то рассердился Андрей и быстро пошел прочь. Через несколько дней он отыскал Соню в больнице, построенной в стиле русского барокко, ее строение трогательно розовело вдали на фоне переливающегося снега. Она по-прежнему ни о чем не спрашивала и не просила. И в этом халате, с изменившейся немного фигурой показалась ему такой красивой и родной, что перехватило дыхание. Все сомнения ушли прочь также естественно, как исчезает ночь или улетучивается ненастье.
- Давай уедем в Питер. Что тебе делать в этой
глуши? - неожиданно для себя сказал Андрей, вернее - его сердце.
- Я не могу. Ты не должен был приходить. Я сама.
- Что сама? Если ты сама, то и я сам приму решение.
Она ничего не сказала, но он заметил выражение ее темных глаз, которые так хотели ответить ему согласием. <Да, лучшие женщины России всегда жили в провинции, - Андрей вспомнил избитое выражение, а от себя добавил, - теперь я это точно знаю>. Все было решено без объяснений и обещаний - без слов, которые так часто падают к ногам как осенние отжившие листья.
Дни обрели новый смысл и бежали одинаково целеустремленно и в Питере и в провинциальном городе, стремясь к крошечному, еще не рожденному человечку, дороже которого не было никого. В назначенный природой срок распустились на деревьях почки и зацвели цветы. Провинциальная весна была смелой и напористой. Она не пряталась, не искала себе места, не выглядывала из-за домов-великанов. Она сама становилась вселенной, миром, жизнью. В теплый весенний день, отмеченный первой грозой, появился на свет маленький мальчик. Элла командовала, Андрей неумело
суетился, Софья просто цвела.
<Как жаль, что мужчины забывают сказки, прочитанные в детстве, и потом не знают, что из гадкого утенка может вырасти лебедь. А счастье все же лучше самой дорогой косметики. Это тебе не Кристиан Диор, это - любовь> - вновь и вновь рассуждала Элла о загадках жизни. А потом был летний Питер, погруженный в грезы белых ночей, которые будто бы не разрешают спать, потому что можно пропустить что-то очень важное. Дача Андрея стояла на берегу Финского залива так близко к воде, что, казалось, можно было оттолкнуться и поплыть. И они действительно поплыли, незаметно перешли в новое состояние бытия, где все же будет меньше свободы, потому что любовь самодержавна. Здесь были отмечены все замечательные события последних месяцев. Элла сдавала позиции, ей почти было нечего сказать.

- За рождение Золушки, - провозгласила тост Элла.
- Эллочка, так у нас сын родился:- недоуменно взглянул на гостей Андрей, потом на жену, которая олицетворяла собой счастье, приведенное из лабиринтов судьбы. Но они поняли друг друга, как часто понимают что-то женщины, не говорящие даже на одном языке. Лето выдалось не ласковым. Теплые дни - такими редкими и нелепыми, что было как-то не ловко снять теплую одежду, изменив привычной прохладе. Андрей и Соня отмечали маленькие смешные праздники своей жизни. Элла отстранилась, обдумывала, взвешивала, высчитывала, придумывая себе новый имидж. В общем, все были по-своему счастливы. Особенно Софья. Ей теперь не хватало только птичьего молока в образе солнца. Пасмурное небо, хмурая гладь воды, собираемая ветром в резкие морщины, совсем не летние дожди не могли радоваться ее счастью. Однако жизнь улыбалась, потому что пообещала быть волшебницей и не пугала, как в сказке, требованием вернуться с бала вовремя. И бал Сонечки не кончался. В один из продрогших, дождливых вечеров Андрей сообщил Соне об отъезде в Испанию, где он начинал работать. Страна-мечта должна была распуститься перед ней как роза, вынутая из прически Кармен.

- Ты знаешь испанский, Соня?
- Конечно, нет:
- Тогда будешь учиться всему сразу: языку, танцам, и чему захочешь.
Знаешь, я люблю тебя, потому что твои глаза умеют петь.
- А я - тебя, потому что ты написал для меня самую красивую песню.

Самолет приземлился в полдень. Над Барселоной жмурилось веселое солнце. Ему было все равно, что лето уже кончалось. Оно правило миром, это золотое яблоко раздора - ночи и дня, зимы и лета. Море незримо присутствовало во всем: в воздухе, в растительности, в музыке, в красоте речи. Море наполняло жизнь смыслом - и успокаивало, и звало к дальним берегам. Средиземное море цвета синих цветов, бирюзы и малахита, в кружевной пене то ли набежавшей волны, то ли нахлынувшей страсти: Корабли входили в тихую гавань. Русское лето продолжалось в испанской осени, безумно похожей на северную весну.

- Buenos dias, senora!