Современная сказка
Эделева Елена
Её глаза были точно того подводно-орехового цвета, о котором писал Дали в своём дневнике. То скрываясь за поволокой, то искрясь, словно грани жёлтого топаза в лучах солнца, эти глаза завораживали всякого, кто имел несчастие (или всё-таки - счастье?) взглянуть в них.
- Коленька! - мелодичный голос звал нового поклонника на алтарь Её прихотей. И тот бежал стремглав на зов, не ведая, дурачок, что через пару-тройку дней наскучит Ей это раболепие и рвение его, и даст Она ему отставку. Впрочем, отставки были весьма условны: поводок оставался у Неё всегда. Однако, обижаться на Неё и в голову никому бы не пришло. Игра с обожающими Её поклонниками была, пожалуй, единственным Её недостатком. Она была добра. Умела слушать. С ней одинаково легко было говорить обо всём или просто молча сидеть рядом. В общем, Она была другом, каких в наше время не много.
Качалось большими качелями лето от грозовых дождей до нестерпимой жары. Появлялись и исчезали люди на белоснежной даче на Николиной Горе. И не думалось, что есть что-то более значимое в этой жизни, чем носить шлейф за странноглазой принцессой, словно выпавшей в наш век из века девятнадцатого. А может, потому и хотелось быть рядом с Нею, что ничего страшнее капризов да временных отставок в Её мире и не существовало? Где-то случались войны. Рушились биржи и корпорации. Стихия показывала свою власть над жителями Земли. Но всё это было далеко. Так далеко, что даже тень этих драматических событий не падала на землю, по которой ступала Она.
Начинающий, но подающий большие надежды художник Вадим, самозабвенно, в периоды пребывания на даче, писал Её портреты. Он существовал в Её мире и в реальном одновременно. А потому часто выставлял свои работы на всевозможных выставках и в галереях, зарабатывая себе имя и средства к существованию. Её портреты встречались там тоже. Однако художник их не продавал. Считал, что Музу продавать нельзя, даже если она, Муза, всего лишь изображение на холсте.
На одной из таких выставок портрет "Никольской красавицы" (так иногда, за глаза, звали её обитатели Николиной Горы) увидел загорелый широкоплечий господин. Было впечатление, что сюда, на выставку, он попал то ли случайно, то ли по какой-то конкретной надобности. Показав рукой на Её портрет, он спросил у смотрителя:
- Сколько?
Пухлый бумажник в его руках был наглядным свидетельством платёжеспособности господина.
Служащий выставки с огромным сожалением посмотрел в сторону бумажника, но вынужден был клиенту отказать. Он объяснил свой отказ принципиальной позицией автора.
- Кто? - также лаконично спросил господин, выслушав потоки извинений.
- Что "кто"? - растерянно переспросил служащий.
- Автор кто и где найти? - уточнил господин.
Быстро пролистав каталог, служащий выдал требуемые фамилию и адрес мастерской художника. Протянув служащему десятидолларовую купюру, господин и его такой же немногословный спутник быстрым шагом покинули здание выставки.
Вечером того же дня в мастерской художника раздался звонок в дверь. Вадим, увидев неожиданных визитёров, сначала даже несколько испугался, потрясённый видимой силой, исходившей от них. Однако, разглядев дружелюбный настрой гостей, пригласил их в мастерскую, где рядами висели и стояли его работы. Было здесь около десятка портретов той, ради которой пришли сюда странные гости. В свойственной Ему лаконичной манере вошедший господин, указав на один из портретов, спросил:
- Сколько?
- Нет, нет, нет! - замахал руками Вадим. - Только не это! Это не продаётся!
Банковская упаковка американских купюр, появившаяся в руках господина, охладила его пыл. Это были большие деньги. Даже очень большие для него. Видя его колебания, господин добавил ещё пару тысяч. Т Вадим сдался. Столько он никогда ещё не держал в руках.
Через полчаса сосредоточенные пришельцы покинули мастерскую художника, увозя с собой все портреты красавицы. В руках хозяина, едва умещаясь, густо зеленела внушительная кипа денег.
"Прости, любимая! - несколько мелодраматично билась в голове Вадима боль утраты. - Прощай, муза!"
Неделю подряд в стельку пьяный художник рассказывал всем, кто к нему приходил, о своей потере. Умалчивая, впрочем, о цене. Слухи, в конце концов, докатились и до белой дачи. Брови хозяйки сердито и презрительно изогнулись, когда сообщили ей эту новость. Вадим потерял право видеть Её. И хотя уверял он всех (и себя), что не деньги и даже не их количество заставили его продать портреты своей Музы, а только - и единственно! - сознание неизбежности этой продажи, ему это не помогло.
На даче поселилось беспокойство. В воздухе вполне отчётливо ощущались грозовые вихри. Уютный Её мирок вдруг, без видимых на то причин, закачался, стал терять свою незыблемость и безмятежность, так тщательно культивируемую здесь. Словно раковина, в которой Она пряталась всё это время, приоткрыла свои створки.
Шли дни. Постепенно все забыли (или сделали вид, что забыли) о Вадиме и странном покупателе картин. Казалось, жизнь входит в своё размеренное русло. И только одна Она знала, что эта тишина - перед бурей. Томило и тревожило Её ощущение "неожиданного счастья", как это было у гриновской Ассоль. Но ведь Она и так счастлива? Насколько это вообще возможно для Неё, два года назад трагично потерявшей родителей.
Лето близилось к концу. Всё чаще утро было туманным и седым. Первые жёлто-красные листья ложились на землю, напоминая о неизбежной осени. Вечерами иногда уже зажигали камин. С какой-то особенной остротой чувствовала Она, что беспомощна перед надвигающимся на Неё. Перед тем, чему Она не могла дать определение. Но была уверена, что это изменит Её жизнь.
В один из дней первые лучи солнца шальными искрами рассыпались по дорожкам Белой дачи: тысячи капель росы сверкали на лепестках роз, лежавших повсюду. Розовое облако, опустившееся под ноги, Её даже не удивило. Скорее, вызвало вздох облегчения - первый шаг сделан. Зато среди гостей дачи сей факт вызвал настоящий переполох: все сумасбродства, на которые они шли ради того, чтобы привлечь Её внимание, казались детским лепетом рядом с этим морем царственных цветов. Крылатая фраза о "миллионе алых роз" обрела вполне конкретное воплощение. И, хотя идею нельзя было назвать оригинальной, вызывали уважение размах и красота исполнения.
Прошло ещё около месяца. Пора "бабьего лета" была в разгаре. Птицы, улетающие в далёкие края, клёкотом своим часто оглашали окрестности. И Она, слыша их, душой стремилась за ними вслед. Туда, где дали, Ей не ведомые, дороги, Ею нехоженые. Но где, быть может, Её уютный мирок, который Она сама себе придумала и создала, чтобы укрыться в нём от причинившей Ей боль судьбы, превратится в реальный мир шумной, но непременно светлой и радостной жизни. Ей уже хотелось этого. Она была уже готова сменить "покой и негу" на кипение житейских волн.
Новый подарок таинственного поклонника был не менее удивительным. Огромных размеров торт в виде белоснежной яхты с алыми парусами на лужайке перед домом, казалось, плыл по ковру опавших листьев. Искусно сделанные человечки стояли, взявшись за руки, на верхней палубе. К ручке тележки, на которой разместился этот чудо торт, был прикреплен конверт.
С волнением, не свойственным Ей ранее, достала Она листок с едва уловимым запахом дорогого табака. На нём было приглашение провести вечер в ресторане через три дня. Она запаниковала. Почти двухлетнее добровольное затворничество на доставшейся Ей в наследство от родителей даче начисто лишило Её навыков "выхода в свет". Извечный женский вопрос "Что надеть?" встал перед ней со всей очевидностью. И всё же через три дня Она стояла перед дверями незнакомого Ей по прежней городской жизни ресторана. Она едва держалась на ногах в остроносых туфлях на высоких каблуках, судорожно вцепившись в ручки модной сумки. Собравшись духом, решительно вошла в услужливо открытую перед Ней дверь. В небольшом зале, представшем перед Её взором, царил полумрак. Разбивая его, кое-где стояли собранные в причудливые композиции свечи. В центре зала находился столик с двумя стульями. Было ощущение, что невидимый пианист играет где-то за скрытым от глаз роялем - настолько "живой" и чувственной была звучавшая музыка.
Оглядевшись, Она прошла к столику, но сесть не решилась. "Как бабочка на огонь", - подумала Она, и впрямь почувствовав себя мотыльком. Ей хотелось ущипнуть себя, чтобы удостовериться, что всё происходящее с Ней - явь. Сомнения развеяло Его появление. Безукоризненно сидевший на Нём костюм и светлая рубашка подчёркивали мужественные черты лица и нездешний загар.
Она хотела спросить, но Он прижал палец к губам и сказал:
- Потом. Потом, позже, я всё тебе объясню. А сейчас я хочу с тобой танцевать.
Они танцевали молча, словно привыкая быть рядом. Какое-то новое, не знакомое Ей ранее чувство охватывало Её.
- Ты та, о которой я мечтал всю жизнь, - сказал Он, когда Они вернулись к столику.
- Да?! - то ли спросила, то ли утвердительно ответила Она.
Он налил шампанского из запотевшей бутылки и глоток драгоценной влаги был как сама жизнь.
Он рассказывал Ей о себе скупыми лаконичными фразами. Сначала Ей было странно слушать Его речь, но потом Она привыкла.
Всю жизнь, с ранних лет, Он бредил морем. В мореходном училище "заболев" парусным спортом, смог осуществить свою мечту: стал одним из лучших в мире. Десять лет бороздил Он моря и океаны, выигрывая одну регату за другой. Стихия моря приучила Его быть скупым на слова. Больше всего в море ценилось крепкое плечо друга. Но с мальчишеских лет настольной книгой Его были "Алые паруса" Грина. Он представлял себя капитаном Греем, подарившим сказку любимой девушке. Вот только с девушками у него до сих пор не складывалось. Когда на выставке, выбирая картину для обновления интерьера своей яхты, он увидел Её портрет, у Него не было сомнений: Она и есть та самая девушка, ради которой стоит совершать чудеса. Он многое узнал о Ней за прошедшие месяцы. И хочет, чтобы Она теперь узнала о Нём тоже.
Октябрь - месяц свадеб. В середине его, когда дождь перемежается редкими снежинками, а в просветах туч то и дело ещё выглядывает солнце, Они венчались в небольшой церквушке в переулках Арбата. Там, где Её когда-то крестила мама.
А через два с половиной года по лужайке Белой дачи уже топала маленькими ножками чудная рыжеволосая девочка, искрящимися глазами похожая на маму.
- Алиса! - преувеличенно строго погрозила расшалившейся малышке сидящая на веранде женщина. Это была, конечно, Она. И Он был тоже здесь, рядом. Счастье и любовь царили в Их доме. И ждала где-то у пристани белоснежная яхта с алыми парусами.