Rambler's Top100

Ольга Сокиркина


КАРТИНА, КОРЗИНА, КАРТОНКА  И МАЛЕНЬКАЯ СОБАЧОНКА.

Кончался октябрь. За окном в свете уличного фонаря кружились первые снежинки. Под порывом ветра они разлетелись в разные стороны. Одна села на ягоду спелой рябины, другая - на лист клена, еще не успевший упасть на землю, третья облюбовала воротник раннего прохожего, в руках которого был футляр со скрипкой. Он с удивлением посмотрел на снежинку и проговорил что-то на незнакомом, но очень красивом языке. Немного подумал и добавил по-русски:
- Первый снег. Так рано.

Город досматривал последние сны, в которых люди с неизменным постоянством мечтали о теплом лете и любви. В форточку квартиры на десятом  этаже дома, чьи очертания уже проступали на сером фоне пасмурного рассвета, влетел купидон. Он сел на подоконник, поежился, потер замерзшие ножки пухлыми ручками. Оглядевшись, гость потрогал бархатный листик фиалки и взял из вазочки конфетку, потом другую. Яркие шуршащие обертки, скомкав, положил в цветочный горшок и сказал:
-  Все у тебя будет: муж -миллионер, картина, корзина, картонка и маленькая собачонка: Купидон  чихнул, глубоко вздохнул, посмотрел на свое правое крылышко, потом - левое и исчез.

Телефонный звонок странным образом соединился с призывным звуком будильника. Соло задавал телефон. Алина села на кровати, посмотрела на открытую форточку, впустившую морозный воздух и взяла трубку:
-    Если ты думаешь, что судьба Золушки ждет тебя на пересечении Грохольского переулка и Проспекта мира, ты ошибаешься! Поиск и отсутствие планов Наполеона, а потом разберемся, - сказала бабушка и добавила, - Я  всю ночь не спала, переживаю.
- А что ты имеешь против Золушки, бабуля? - сонным голосом спросила Алина.
- Во-первых, не называй меня так. Я нахожусь в том возрасте, когда такое обращение старит. Во-вторых, ты же девушка из благополучной семьи. Вспомни биографию Золушки!
- Хорошо, Эмма! Тогда причем здесь Наполеон? Золушка была хотя бы женщиной!

Разговор закончился <по-английски>, как и начался. Бабушка еще считала себя молодой и красивой женщиной, чтобы проблемы личной жизни перестали ее интересовать. Они занимали ее воображение в трех направлениях: по отношению
к себе, своей дочери и своей внучке.  Она переводила стихи французских поэтов и боготворила французских мужчин.
Алина продолжала сидеть на кровати и смотреть на будильник именно тем сосредоточенным взглядом,  каким смотрит первоклассник, изучающий в школе тему <Часы>.  Было восемь утра. Это время в субботу  обязано дарить только негу, а не рассуждения типа < Мужчина и женщина: как им найти друг друга, а потом научиться жить вместе>.
Жить вместе не получалось. Алине казалось, что опыт ее семейной жизни уже был достаточным. С той самой поры, когда весна маялась от своей майской красоты, страстных коротких гроз, немыслимых ароматов, до самого сентября, когда осень заявила о себе долгим холодным дождем, - все было хорошо. Она и Петька, которого бабуля пыталась воспринимать как Пьера, пребывали на даче в Сергиевом-Посаде в состоянии безмятежности  и любви. По вечерам Алина рисовала фасоны свадебных платьев, готовилась к сессии и дышала в унисон с Петей. После работы он читал умные компьютерные журналы, готовил ужин и с обожанием смотрел на Алину. <Семью> делала полной собачка кокер-спаниэль Долли, о которой  Петя-Пьер говорил - <Мое приданое>.

С чего начались первые проблемы, никто не помнит. Но Петр стал слишком много времени проводить с друзьями, а Алине  перестали нравиться все ее мечты о необыкновенно красивом свадебном платье. Она доставала  листы бумаги со своими рисунками и зачеркивала одно платье за другим. В тот вечер, когда дождь безжалостно обрывал листья с деревьев и пытался открыть настежь окна, она уронила на пол папку с рисунками. Посмотрев, она поняла, что не осталось ни одного платья, которое  будущий художник-модельер Алина Аистова хотела сшить только для себя.  Монотонный шум дождя нарушался странными звуками. Под дверью сидела Долли и скулила. К ее ошейнику была прикреплена записка с очень лаконичным текстом: <Прости меня, Алина. Я не достоин тебя>. Долли, будто понимая всю щепетильность ситуации, отводила глаза, а потом с надеждой смотрела на Алину.  До глубокой ночи она сидела и анализировала случившееся, но не могла сделать мудрых выводов. Звонил телефон, в трубке шумно вздыхал Петя и ничего не говорил. На следующий день Алина уехала в Москву, оставив собаку на попечение соседей.
Субботнее утро все же не казалось ей испорченным. За чашкой чая, который пился медленно и с наслаждением, она вдруг вспомнила о своем сне. Кто-то детским голосом говорил ей, что у нее будет все. А что именно как-то забылось. Но вдруг на память пришли стихи Маршака: <Дама сдавала в багаж картину, корзину, картонку и маленькую собачонку:>.  Но тут Алина вспомнила о Долли и обещании соседям  забрать ее в Москву. Быстро одевшись, она отправилась в Сергиев-Посад. Еще зеленая трава блестела ледяными искрами, на клумбах кутались в пожухлые листья последние цветы. Температура воздуха рекомендовала достать зимние вещи.

Долли обрадовалась Алине больше соседей. <Он бросил нас>, - постоянно думала Алина и еще больше привязывалась к этой собаке. Долли бегала в огромном саду соседей, где ветки все еще склонялись под тяжестью яблок.
- Ты бы набрала яблок, - сказал сосед и вынес из дома новую, очень красивую корзину. - Вот, сам сотворил, дарю!

Она срывала холодные яблоки, вдыхала их аромат и опускала в корзину. Долли, следуя примеру хозяйки, обнюхивала каждое яблоко, и, кажется, была счастлива и без Пети. Потом они отправились на вернисаж. Озябшие художники топтались около своих картин. Натюрморты, пейзажи, портреты. Алина обратила внимание на молодого художника. Он смахивал снег с единственной небольшой картины. Улицы незнакомого города были тесными и сумеречными, но над крышами домов на голубом небе  играло ослепительное солнце. Тонкие лучи золотили стекла окон.

- Бордо, - почему-то  смущаясь, проговорил он и добавил, - город во Франции. Видите ли, не равнодушен к этой стране.
- Моя бабушка тоже, - ответила Алина и пошла дальше. Но, пройдя несколько шагов, вернулась и решительно сказала, - Я покупаю.

Почему ей понравилась эта картина, она не могла объяснить. Притягивало небо и солнце, да  третье окно на втором этаже дома, за которым, верилось, живет счастье. <Хорошо там, где нас нет>, - вспомнились слова бабушки и робкое возражение мамы: <А может быть, и мы там ничего не испортим?> и ее отъезд в Англию, где она преподавала русский язык вот уже пять лет.

Они шли домой, подгоняемые снежной поземкой. В доме надрывался телефон. Так могла звонить только бабушка:
- Бонжур! Чудесный день. Уже не осень, но еще и не зима, - почти пропела она, поражая глубиной своих философских рассуждений.
- Да, не жарко. - Отозвалась Алина.
- Дорогая, у тебя холодность английской королевы, тебе не хватает французского шарма. <Француженка> - звучит приятно, а что на самом деле? Это совсем не внешность в нашем понимании. Там и дурнушка имеет всего лишь шарм, а как смотрится!
- Ты что-то хотела, Эмма? - Голосом королевы, которой никогда в жизни ей было не стать, спросила Алина.
- У меня сюрприз для тебя! Мне принесли антикварную вещь - картонку для шляпы. Подумай, от самой мадам Флоринэт из ее салона на Кузнецком мосту. 1904 год!
- Мерси, мадам! Это очень мило с вашей стороны, - пролепетала Алина по- французски.
- Мадмуазель Алин, вы - прелесть, - ответила бабушка на безупречном французском и положила трубку, как всегда, не прощаясь. Просто она не любила прощаться со времен своего первого романа.

Следующий день был похож на сказку. Всю ночь шел снег. Он засыпал дорожки в саду, лежал на ветках деревьев. Солнце рассыпалось на нем миллионами радужных искр. Снежный покров был похож на белое полотно будущей картины, на котором художник написал бледные силуэты, а раскрасил только красные яблоки на верхушках деревьев. В дверь постучали, сначала робко, а потом настойчиво. Алина открыла дверь. Перед ней стоял Петя и нервно курил.
- Извини, я пришел за Долли и вещами.

Она ничего не успела сказать. Петя взял свой рюкзак и увел упиравшуюся Долли. Забившись в угол дивана, который помнил ее детские слезы, она плакала от обиды и жалела Долли.  Короткий день кончался, надо было возвращаться в Москву. Алина пошла на станцию. В поздней электричке было много народу, все везли с собой осенние дары садов и огородов. Она  села у окна, держа корзину с яблоками и картину, завернутую в ситцевую наволочку. Потом пришлось уступить место старичку, который  долго и витиевато благодарил ее и желал хорошего жениха. Алина отошла к окну. Стояла и смотрела, как в темноте проплывали огни. В вагоне становилось теснее. Незаметно ее отодвинули ближе к выходу.

Но самое страшное случилось на станции Лосиноостровская, когда люди ринулись на выход, вовлекая в движение и тех, кому на этой станции выходить было совсем ни к чему. Алину несло к дверям. Она закрыла глаза от ужаса и еще крепче сжала веревочку, перевязывающую картину с далеким городом Бордо. Ноги ощутили холодную плоскость платформы. Вот только что-то мешало руке, больно ее сдавливая. Будто очнувшись, она увидела мужскую руку, державшую ее под локоть. Алина попыталась освободиться, но он, казалось, прирос  к ней. В руке незнакомец держал скрипку.
- Мужчина, отпустите, пожалуйста.

Он виновато улыбнулся и сказал:
- Пардон.
Только сейчас она заметила, что мужчина очень легко одет, а буква <эр> грассирует с той долей элегантности, на которую способны только настоящие французы. Алина неожиданно для себя посмотрела на него глазами бабушки, и, уличив себя в этом, смутилась.
- Анри. Из Бордо. Красное вино: - проговорил он и запнулся.
Они сели в следующую электричку. Анри долго смотрел на картину, обернутую в узорчатую ткань, и робко поинтересовался, что это.
- Бордо, - устало ответила она.
 Он взял картину и, не спрашивая, развернул ее. Потом быстро заговорил по-французски о том, что это его улица и дом,  третье окно на втором этаже. Анри достал ручку и на обратной стороне картины написал название улицы, номер дома и квартиры и телефон. Потом спросил Алину:
- Вы  верите в судьбу?
- Наверное, нет, - ответила она, больше думая о  французской грамматике, нежели о незнакомом  мужчине.

Линии метро развели их в разные стороны. В эту ночь Алина долго не могла уснуть. На кухне стояла корзина с яблоками, в коридоре была брошена картина еще не известного художника, нарисовавшего город Бордо. В квартире у бабушки ее ждала картонка из-под шляпы от самой мадам Флоринэт, за которой надо было заехать. Встав пораньше, Алина привела себя в порядок: визит к бабушке  обязывал больше, чем даже свидание. В пятом часу вечера она стояла у квартиры Эммы и слушала, как бабуля  поет песню Эдит Пиаф <Нет, я ни о чем не жалею:>.  Бабушка была при параде, и это настораживало. В гостиной в кресле девятнадцатого века сидел элегантный мужчина. Его глаза цвета весеннего неба  над улицами Бордо были знакомы.
- Познакомься, Алина, молодой человек из Франции. Привез мне стихи своего деда, чтобы я перевела их на русский язык. Кстати, у него русские корни. Недавно он получил в наследство дом в Сергиевом-Посаде. Не правда ли, это очень мило? Он банкир, работает сейчас в Москве. Увлекается музыкой. У него интересное прозвище - миллионер. Это не из-за денег, к сожалению. Просто в его коллекции миллион значков. Почему ты так смотришь на него? Это же неприлично.

Алина смотрела на француза и улыбалась. Он отвечал ей счастливой улыбкой. Эмма была растеряна, но быстро взяла себя в руки:
- Теперь я поняла, о какой романтической встрече с девушкой  вы мне рассказали Анри.
- <Полеты> из электричек очень сближают. А знаете, что сближает русских и французов? Любовь с первого взгляда! - смеясь, ответил он.

Поздно вечером бабушка вышла проводить гостей на улицу. Анри подошел к своей машине, достал белый носок  с надписью "Адидас" и вытер лобовое стекло:

- Посмотри, только француз способен на подобный жест! - восторженно воскликнула она, и став на мгновение настоящей бабушкой, добавила, - осторожнее на дорогах, Анри, это вам не Бордо, это Москва!

Следующий день был солнечным. Стало теплее,  таял снег. Утром, подойдя к окну, Алина с удивлением  обнаружила, что в цветочном горшке лежат скомканные фантики от конфет.  Оставалось только гадать, кто был настольно бескультурен в ее доме. В ноябре завьюжило, и ничего уже не обещало оттепелей до самой весны. Трелль будильника соединялась с телефонными звонками. Это был Анри. И это приносило счастье.  В середине декабря звонок в дверь оказался так  некстати. Но она открыла и увидела рыжую Долли, за ошейником которой была записка: "Мой свадебный подарок. Петр". Алина только пожала плечами.

Лениво прошел январь. И противоречивый февраль зазвенел капелью, вмиг превращающейся в острые льдинки. Накануне Дня святого Валентина  Эмма попросила Алину зайти, но без Анри. Не дав ей даже раздеться, она деловито осведомилась:
- Он уже сделал тебе предложение?
- Нет, -  ответила Алина.
- Нельзя быть такой легкомысленной. Все-таки у тебя это уже не первая "проба пера". Я имею ввиду Пьера. - Сказала бабушка, смело интерпретируя профессиональную лексику. - Все-таки я отвечаю за тебя  перед твоей матерью и твоим дедом.

При этом Эмма махнула рукой, почему-то  указывая на портрет Оноре де Бальзака, который стоял на книжных полках. Ничуть не обидевшись на навязанное родство, Алина  ядовито спросила:
- У тебя есть предложения, бабуля?
- Да! У твоей прогрессивной бабушки есть идея. Я недавно прочитала, что в День всех влюбленных девушка сама может сделать предложение руки и сердца мужчине. Это так современно! Правда там  было еще что-то не совсем внятное: "Если мужчина отказывает, то он должен  поблагодарить девушку, попросить прощение и подарить ей шелковое платье:" Я не поняла, с какой стати Анри должен отказать, и зачем нам это платье?

Последний вопрос застал Алину уже в коридоре.

Утро 14 февраля было прекрасным во всех отношениях. Бушевала метель. А в комнате на букете цветов дрожали капельки почти настоящей росы. Анри был как всегда безупречен: в махровом белом халате и бабочке от смокинга  он держал в руках поднос с кофе. Рядом с чашечками лежала одна роза.
- Алина, во Франции в День всех влюбленных принято дарить любимым драгоценности. Что я и делаю. Но кроме этого я предлагаю взять мое сердце и мою руку. Если так можно сказать.

Алина, выглядывая из теплого рая постели, тихо ответила:
- Я, кажется, согласна:
В это время зазвонил телефон. Анри поднял трубку и, не здороваясь, бодро сказал:
- Эмма, мы женимся!
- Анри, я растеряна. Вы просто не даете девушке опомниться. Зачем же, помилуйте, спешить. - Шебетала бабушка но, боясь перемен в обратную сторону, добавила, - я  вас благославляю.

Анри смотрел на Алину, она - на него. Он взял поднос и опять унес его на кухню, оставив в ее руке розу. Вернувшись, Анри увидел не то, что ожидал: Алина вдыхала аромат цветка. Тогда, отобрав розу, он молча стал обрывать ее лепестки, пока под одним из них не оказалось кольцо.

Через две недели в аэропорту они сдавали в багаж - картину, корзину, картонку и маленькую собачонку, которую все же взяли с собой в салон. Начинался март. Над  старинной улицей Бордо  сияло голубое фарфоровое небо. И в цветочном магазине продавались маленькие букетики пармских фиалок.

Хостинг от uCoz