Кризис жанра
Ольга Сокиркина
Заря рисовала красным по белому. Цвет смешивался, переливался, таял. Наступило снежное утро, единственное из девяноста календарных зимних дней и поэтому неповторимое. Настроение было хорошим. Так случалось всегда, когда она чувствовала карамельную сладость свободы после очередного расставания, прерывающего их затянувшийся с Женькой роман. Они дружили со школы. Вроде бы любили друг друга. Но как-то по-детски, по-братски. Сходились и опять разбегались. И сегодня в который раз все выглядело милым: и синие тени деревьев, и шершавый иней, и солнце, повисшее над заснеженной крышей соседнего дома. Диск солнца искажался легкой облачностью, и казалось, что недозрелая ягода клубники лежит поверх взбитых сливок. Пританцовывая, она вышла из своей комнаты и столкнулась с дедушкой. Он занимался оздоровительной гимнастикой, избирательно дарующей людям почти вечную молодость.
- Посмотри на себя! Ты же, как партизан. Тыла нет. Кругом один фронт! А муж – это надежный тыл! – отрапортовал утреннее приветствие дед.
- Доброе утро, - скромно ответила Настя и не стала оспаривать стратегии и тактики женской жизни.
На кухне кипели эмоции. Все были в курсе дела. Начал папа:
- Так что твой Евгений? Нужно прийти к конценцусу. И пожениться. Семья – это ячейка общества, - сказал он, с трудом делая переход от одной реальности к другой: от работы к семье.
- Папа, семья – это кризис жанра! И вообще, я его разлюбила.
Следующий доверительный разговор ждал ее около самого большого
зеркала в квартире. Здесь молодилась мама.
- Об этом…не спрашиваю. Но мне интересно, почему ты ездишь в городском транспорте? У тебя же машина! Мороз. А тебе нужно беречь грудную клетку. И не качай конечностью, когда с тобой разговаривают, - беспокоилась мама, не в силах абстрагироваться от своей врачебной практики.
- В транспорте я слушаю, о чем говорят люди. Они мечтают о счастье. Особенно женщины. Они мечтают вслух.
Настроение испортилось. Она сидела в старинном кресле в прихожей и уже не хотела свергать горы, рыть тоннель между Австралией и Новой Зеландией, и быть между делом Мисс мира. Понадобилось привычное усилие воли, чтобы облачиться в зимнюю одежду и без особого энтузиазма выйти из квартиры.
В лифте, стены которого своими надписями напоминали страницы изодранной книги, стояла какая-то незнакомая женщина и судорожно рылась в сумке. Из нее был извлечен парик. Дама встряхнула этим творением забытого художника и натянула на голову. Посмотрев на Настю, она кивнула.
• Доброе утро, Оксана Дмитриевна, – почти прошептала Анастасия в
ответ соседке, ставшей в парике вполне узнаваемой.
Оксана Дмитриевна считалась женщиной состоявшейся, потому что успевала все. Быть доктором каких-то сложных наук. Женой бывшего неуспевающего студента, взращенного до уровня доцента. Матерью двоих детей. При этом она с толком использовала даже те минуты, что отводились лифту для технического спуска с шестого этажа на первый. В эти мгновения она проделывала все возможное, что причисляло ее к обществу женщин, приятных во всех отношениях, как писал классик.
- На себя времени совсем нет. Знаешь, семья – это такое ярмо, - здравомысляще высказалась Оксана Дмитриевна и неожиданно добавила, - Анастасия! Замуж скоро ли? Плохонький, но муж! Это звучит.
Она уверенной рукой придала губам цвет никогда не увядающей розы, подушилась, поправила парик и бодро шагнула из лифта. Следом за ней плелась Настя. На муниципальный транспорт, заполненный до отказа людьми и их мечтами, времени явно не хватало. Настя остановила неказистые жигули. Мужчина, сидевший за рулем, был мрачен и неразговорчив.
- А что вы думаете об oзоновых дырах? – озабоченно спросила Настя хмурого водителя.
- Заткнуть бы их нашими московскими пробками на дорогах, - безнадежно буркнул он, поразив ее некоторой оригинальностью ответа. Какая-то важная проблема не давала покоя его мыслям, наваливалась, как глыба, и не позволяла расправить плечи. - Вот я говорю: жить надо ради семьи. А моя жена ждет принца. Вот открыто сидит и ждет. И так все двадцать семь лет брака. А зачем ей принц в пятьдесят лет?
Мужчина резко повернул руль влево, потом вправо, отчего машина сделала несколько неожиданных виражей.
- Если женщина в двадцать пять лет не замужем, она – ведьма. А вы как с мужем живете, девушка? – напористо, отвергая этику, спросил он.
- Очень хорошо, потому что не замужем. Да и зачем ведьме муж? Здесь остановите!
Настя выскочила из машины, не ожидая инквизиции. До офиса оставался квартал. Шел снег. Тротуары напоминали шахматную доску: белели снежные заносы, чернел отполированный льдом асфальт. Ветер заставлял деревья кланяться в разные стороны. День был все-таки тяжелый, и идти курсом хорошего настроения становилось все труднее.
Офис находился в милом особняке, который помнил экипажи, томных дам и шорохи любовных писем, которые когда-то были в большой моде, потому что на них хватало времени. Настя подбежала к входу. И чтобы оторваться от погони чужих проблем и мыслей, подняла глаза к небу, поморгала, улыбнулась, вздохнула. Но тут она заметила упитанного купидона, который сидел среди лепнины над центральным входом в компании с таким же сотоварищем, и, как ей показалось, подморгнул. Стало слегка не по себе. Твердой походкой Настя вошла в здание. В кабинете выглянула из окна. Началась метель. И больше ничего. Купидоны не летали.
- Ты откуда? Похожа на осьминога, который хочет спариваться. В это время он багровеет. Знаешь, брачный период у них…, - сказал Эдик, самый эрудированный из коллег.
- Это научный факт или комплимент? – оборвала Настя.
Тем не менее, Эдик был в чем-то прав. Щеки горели, макияж отсутствовал, словно его сдуло ветром или стерло снегом. Что в принципе и случилось. Заняться собой, времени не было. К тому же через несколько часов начиналась презентация. И Настя, брэнд-менеджер и, как говорил шеф, лицо косметической фирмы, вошла в зал без этого самого «лица».
- Господа, продукцию нашей фирмы можно поистине назвать революционной. Мы всё поставили на службу женской красоте: не только науку, но и великолепие города, в котором появилась наша косметика, и спокойствие страны, и девственность природы, и даже любовь мужчины! Ведь эксклюзивный комплекс «косметика для города» создал Ив Деланое. Декоративная же косметика адаптирована для нашего климата и, поверьте, ей не страшен ни снег, ни ветер! – восторженно говорил директор.
Затем он представил Анастасию, отметив, что она пользуется только декоративной косметикой фирмы. На счастье опустили темные шторы. Настя с указкой в руках, будто учительница химии, перед светящимся экраном долго рассказывала присутствующим о метаболической активности клеток, о показателях клеточной энергии, обмене веществ в эпидермисе, и о том, почему кожа светится здоровьем, и какова в этом роль фибробласта и трифосфата.
Настя закончила свой рассказ и отошла от экрана. Гости остались довольны, выясняя главное, сколько всё это будет стоить.
- Вы, конечно, Афродита, но сегодня странно выглядите. Я не могу понять, косметика как-то блекло смотрится, - поинтересовался смущенный директор, пребывающий именно в том возрасте, когда все молодые женщины кажутся богинями.
- Афродита вышла из морской пены. Разве макияж это выдержит? - ответила Настя.
- Я хотел бы сделать комплимент декоративной косметике вашей фирмы. И намерен закупить довольно большую партию. Еще ни одна косметика не сохраняла женскую красоту в таком естественном виде, - проговорил подошедший мужчина.
Он раскланялся с господином Деланое, которому Настя должна была переводить на французский язык. Француз улыбнулся одними губами, глаза же гневно смотрели на виновницу. Ей вспомнилась сказка про голого короля, и стало смешно. Только слепой мог не заметить, что макияжа нет. Мужчина протянул Насте визитку. Из ее лаконичного текста стало понятно, кто это. Она сама разговаривала с этим Валентином Сергеевичем по телефону, приглашая на презентацию, и знала, что на сегодняшний день это самый важный партнер для фирмы. В это время зазвонил мобильный телефон, и Настя, извинившись, вышла.
- Кораблева, я знаю, чего ты бесишься. Согласен, давай поженимся. Как я раньше не догадался, – иронизировал Женька.
- Смирнов, пусть сгорит та парта, за которую я села рядом с тобой в пятом классе! – закричала Настя, закрыв дверь кабинета.
Она посмотрела на календарь, откровенно сообщавший, что сегодня пятница, 13 число. На столе лежала визитка. «Да, мужчина на пять баллов, а может и – на шесть», - непроизвольно промелькнула мысль. Полистав записную книжку, позвонила Вике в Питер и сказала, что выезжает сегодня вечером. За окном сгущались февральские сумерки. Настя вернулась в зал. Валентина Сергеевича уже не было.
Настя работала до позднего вечера, тянула время. До Ленинградского вокзала ехала в почти пустом троллейбусе. Недалеко сидели три девушки и шумно разговаривали. За спиной доверительно шушукались две женщины. Все они мечтали. Настя старалась не прислушиваться, потому что сегодня люди почему-то говорили только об одном.
В просторном зале вокзала на нее обратил внимание высокий, элегантный мужчина. Настя купила билет и поспешила на перрон. Мужчина подал кассиру паспорт и сумму, превышающую стоимость билета, и попросил место в купе пассажирки, которая только что взяла билет. Настя вошла в купе, расположилась и почувствовала, что завтра будет прекрасный день. В купе она была одна.
Настя не заметила, как уснула. Ей снился дождь. Летний, теплый и очень шумный. Дождь шелестел по листьям деревьев и траве. Пахло цветами.
Звук дождя был какой-то не естественный, будто его озвучивал тапер, комкая бумагу. Она открыла глаза. Напротив сидел мужчина. На столике стоял огромный букет хризантем в многослойном ореоле шуршащих оберток. Настя узнала совладельца известного торгового дома города.
- Я надеюсь, что не очень помешал вам, Анастасия? А это – от Валентина. От святого. Сами понимаете, 14 февраля! – сказал Валентин Сергеевич.
- Ах, да, День святого Валентина! Извините, а День Пантелеймона-целителя вы тоже также отмечаете? – поинтересовалась Настя, понимая, что тема любви и брака не была полностью исчерпана за весь вчерашний день.
• Нет, ему я ставлю свечи о здравии. Я не очень вас понимаю.
• Просто, Валентин Сергеевич, в средние века считалось, что святой
Валентин помогает людям, страдающим эпилепсией. Эту болезнь так и называли «болезнь Валентина». А его мощи исцеляли. И вообще 14 февраля в Европе был не очень радостным днем. Это день рождения Иуды! – выпалила Настя и, поняв, что ее занесло, тихо добавила, - я в немецкой газете прочитала. Это данные исследований.
Они замолчали. Огни фонарей заглядывали на мгновение в окно и исчезали. Монотонно стучали колеса. Настя посмотрела на цветы, улыбнулась этому симпатичному человеку и с большим опозданием сказала:
• Спасибо, я очень люблю желтые хризантемы.
• Я знаю. Заметил, что на вашем столе в офисе всегда стоит одна
хризантема. И она желтая. Надо спать. У меня завтра важная встреча.
Погода поменялась. И утренний Петербург дышал влажным западным ветром, пытающимся прогнать и без того короткий февраль. Таял снег. Нехотя просыпался город. Настя и Валентин разъехались в разные стороны. А вечером зазвонил телефон. Валентин голосом, не терпящим отказов, назначил свидание в той самой кондитерской на Невском проспекте, из которой Пушкин уехал на дуэль.
- Поверьте, Валентин, день всех влюбленных – это своего рода космополитизм. Мы еще со своими святыми не разобрались. Ведь есть же в России Петр и Февронья, которые были счастливы в браке и умерли в один день! - Упорствовала Настя, в душе считая этот праздник очень милым.
- Нет, я считаю, что это сексуальная революция! Потому что ученица Иванова получила право первой поздравить одноклассника Сидорова и признаться ему в любви. При этом, не боясь мамы, завуча школы. И как-то сама собой отпала проблема Татьяны Лариной, которую пытаются решить уже два столетия. Написала бы она Онегину письмо 14 февраля, и никто не посмел бы ее осудить. Ведь все пишут в этот день.
После ужина они гуляли по Невскому и молчали. Подмораживало. Казалось, что больше не о чем было разговаривать. «Что он может собственно сделать этот римский священник, какие чудеса? Может загадать что-нибудь? Ради смеха», - размышляла Настя, забыв про своего спутника. Она оглянулась и поняла, что их разделяет метров десять. Валентин стоял и серьезно смотрел на нее. Светлые волосы, темные брови, правильные черты лица. Они медленно пошли навстречу друг другу.
- Вы очень независимы. Ушли вперед, о чем-то думаете. Этот день для таких как вы, красивых, деловых, уверенных в себе. Но, простите, в тайне мечтающих. А если вы пользуетесь французскими духами, и если я говорю вам, что вы похожи на Пенелопу Круз – это не космополитизм. Это другое! – сказал Валентин. Он стряхивал маленькие горошины снега с ее темных волос. Провел пальцем по щеке. И поцеловал. В это мгновение ей уже не хотелось что-то менять в своей жизни. А в небесах над почти весенней Италией усмехнулся Епископ Тернийский, тот самый святой Валентин.
Спутник Насти остановил такси и назвал адрес водителю. Это был незнакомый адрес, улица старого Петербурга.
- Я провожаю вас? Мне в новый микрорайон, - настороженно проговорила Настя.
- Женская логика банальна, но убедительна. Подруга спит. Мы уже провели одну ночь вместе. Не стоит останавливаться, - улыбнулся Валентин и добавил, - не бойтесь. Здесь не далеко. Главное, что успел поздравить вас с праздником всех влюбленных. Поздравление сегодня – это признание. Сейчас 23.55.
Окна дома безразлично смотрели на черную воду канала. Усталые атланты держали на своих плечах балконы. Бронзовые ручки дверей обжигали холодом. Квартира была однокомнатной. Позднее из такой площади архитекторы научились делать несколько комнат. Старинная мебель, картины, лампы. Время, казалось, остановилось здесь навсегда. Настя посмотрела вокруг и вздохнула. Что-то новое входило в ее жизнь, и с этим еще не соглашался упрямый «здравый смыл». Были зажжены свечи, и в вычурные чашки разлит чай. И за окном пел прилетевший морской ветер. Они опять молчали.
Но колдовала ночь. Настя заснула. И снова странный звук разбудил ее: будто разбилось тонкое стекло. Это за окном со звоном упала сосулька, и ее осколки разлетелись ледяными брызгами. Она провела руками по телу и поняла, что спит в одежде. Снимая с себя вещи, отбрасывала их в сторону. При этом было странно, что они как бы дважды соприкасались с чем-то. Все аксессуары ее гардероба падали на Валентина, который лежал рядом и перебрасывал их на кресло. Настя повернулась, ее голова коснулась его плеча. Не открывая глаз, она сказала: «Я знаю, что это ты, я знаю…». Да, она чувствовала, что это ее мужчина. И он стал содержанием жизни. Это не пригрезилось ей, не приснилось, а естественно вошло в жизнь, как новое время года. «Это я », - проговорил Валентин, заслонив собой целый мир.
У этой ночи был цвет растворенного в море сапфира. И аромат свежего снега. И знак судьбы. И любовь.
• Ты всегда появляешься, когда я сплю, - тихо проговорила Настя.
- Охраняю твои сны, и рассказываю сказки. Ты просто их не
слышишь. Я и раньше это делал.
- Хочешь, я тоже расскажу тебе сказку? Не помню, где я услышала ее.
Жил-был одуванчик. Он рос на солнечной поляне. Однажды одуванчик заметил красивый цветок земляники, который недавно расцвел. И влюбился. Он любовался цветком каждый день, но боялся признаться в любви. Как-то утром одуванчик увидел, что на месте цветка появилась красная ягодка. Он загрустил о том, что не успел признаться в любви цветущей землянике. И его голова побелела.
- Видишь, любовь – это всего лишь эгоизм. Не захотел я рано поседеть, как этот одуванчик, и признался тебе в любви, - смеялся Валентин, обнимая Настю.
Вечером поезд увозил их в раннее московское утро. Был понедельник. Слякотно хлюпали тротуары, серое небо тосковало о чем-то и роняло мокрый снег. Обиженные родители завтракали. Настя, не обращая ни на кого внимания, привела себя в порядок. Макияж смотрелся безукоризненно. И на своей машине уехала на работу. В полдень позвонил Валентин:
- Меня неделю не будет в Москве. Я буду ждать тебя в пятницу на нашем месте. Побудь немного Пенелопой, которая ждет своего Одиссея.
Она никогда никого не ждала. Женька всегда был рядом. И она не знала, что день может тянуться как неделя, а неделя состоять из тридцати одного дня. И только телефонные звонки помогали сократить время. В пятницу вечером она бежала по площади трех вокзалов, где, как в магическом кругу, вершились чьи-то судьбы. И опять продрогшие деревья смотрели на светящиеся штрихи окон проходящего поезда и удивлялись непостоянству людей, так похожих на перелетных птиц.
В Петербурге щурилось бледное солнце, обещая скорую весну. Настя и Валентин не разъехались в разные стороны. Их ждала та самая бабушкина квартира, что помнила еще прадедушку в состоянии влюбленного кавалера. Потому что это была комната, оставшаяся от большой квартиры, занимавшей когда-то весь этаж. Квартира пустовала, и поэтому, как и положено, здесь жили старые тайны и несбывшиеся мечты. Они поселили здесь свою тайну и с прямотой нового века пообещали друг другу, что все их мечты сбудутся. Казалось, день жил только для них. Ночь бросала снег в разгоряченные лица. И отнимала силы, и погружала в сон. И снова стучала в окно, не давая покоя разбуженной страсти.
Настя ощутила какое-то странное неудобство: беспокоил палец на правой ноге. Она подергала ногой, потерла ступню. Не помогало. Валентин безмятежно спал. Стараясь не разбудить его, встала. Свет луны вспыхнул на полу. Настя протерла глаза и увидела, что на палец ноги надет перстень. Она вспомнила, каким странным показалось ей желание Валентина поцеловать именно этот палец. Она сняла перстень и легла.
- Ты неправильно носишь мое кольцо, - утром сказал Валентин, целуя ее руку, на которой сверкал перстень. – Помнишь: «Ведь венчаются ногами, нужно б ноги обручать». Это классика. Вознесенский.
• Тогда я не смогу ходить в обуви, будет неудобно.
• А ты не поняла, почему все женихи говорят, что будут носить всю
жизнь на руках? Потом до них доходит, что это трудно. И кольцо перемещается на руку. Все просто! В общем, мы женимся.
• Так быстро? Я не думаю, что готова к этому.
• Настя! Я понимаю, что надо ухаживать, и сходить в театр, и нудно
знакомиться с родителями и родственниками. Это кризис жанра. Мы будем это делать всю жизнь. Все уже предопределено. И к тому же, не нами.
Настя смотрела в окно и упрямо молчала. Природа готовилась к весне. На чистом небе белели две параллельные линии, нарисованные самолетами.
Через две недели, в день регистрации брака, родители находились в полном замешательстве. Ведь в их времена так быстро в брак не вступали. Что было, конечно, настоящим лукавством.
- Настенька, а почему вы не ждали два месяца, не проверили свои чувства, так сказать? – растерянно говорил папа, поглаживая по руке маму.
• Это кризис жанра, папа! Я люблю его!
• Анастасия! Красивый муж – это проблема личной жизни, решенная на
пятьдесят процентов. Может быть, он еще и умный, - пожала плечами Оксана Дмитриевна.
Звонок издал пронзительный звук. Вика бросилась к двери. Мама нашла уместную улыбку. Дед в форме генерала занял позицию. Оксана Дмитриевна поправила свой парик и галстук мужу. На пороге стоял Валентин и его друг. Верилось, что купидоны с розовыми венками в руках летали в шапках-невидимках и пели песни. Ведь были все же вечные ценности, модные и у современных влюбленных. Они вышли из квартиры.
- Настасья! – кричал вслед вспомнивший что-то дедушка. - А ты точно знаешь, что с ним можно пойти в разведку?
- Да-а-а! – на высокой тональности пропело подъездное эхо. И это было самое важное слово на свете, куда уже заглянула весна.