Странники
Сокиркина Ольга
Если бы не было времен года, мы не смогли бы понять себя. Если бы отсутствовало деление мира на стороны света, нам было бы трудно узнать, где мы нашли свое счастье и где потеряли.
У неба закончилась вода, а значит – дождь. Но имелся запас снега, рассчитанный месяцев на пять. Комфорт опять отсутствовал: внизу скользило, сверху сыпалось, сбоку задувало. Сонное утро, холодный день, ранний вечер, да долгая ночь… Северо-восточный ветер гулял по городу. Он выдувал последнее тепло с площадей, кружился на перекрестках, прижимал другу к другу озябшие дома, останавливался отдышаться в тупиках старых московских улиц… Чистые пруды сегодня были особенными после выпавшего ночью снега. Здесь десять лет назад Аня встретила своего будущего мужа. Вернее, ее остановил огромный дог, с которым гулял Игорь.
- Ваша лошадь могла укусить меня!
- Ну что вы, это не лошадь, это насекомое.
Бывают моменты, когда все слова остаются в «Толковом словаре” Ожегова, и вы напоминаете рыбу, которая учится говорить междометиями. Между тем “насекомое” дружелюбно заглядывало в глаза и обнюхивало.
Ситуация была экстремальной, но очень романтичной, и главное - с хорошим концом. У них было все, чего можно хотеть. Они сделали практически все для того, чтобы не хотеть большего.
Аня приближалась к тому самому месту. Тонкий слой свежего снега – опасное дело. «Гололед – какая гадость…», – отрывочно вспомнились слова из песни, – «Осторожно, моя радость…». Но было уже поздно. Падение не было приятным. Незнакомый мужчина поставил ее на ноги. Незнакомые глаза с нескрываемым интересом смотрели прямо в лицо.
- Знаете, не каждый день такие красивые женщины падают прямо у моих ног.
- Спасибо, - голосом придушенного в объятиях котенка сказала
Анна. “У него слишком правильные черты лица, чтобы быть правильным человеком, - где-то вдалеке прозвучал странный голос, похожий на звук резко тормозящего трамвая”.
Но в действительности тормоза отказали. Нелепое событие изменило жизнь. Созвездие Весов дарило неустойчивое настроение. Чаши весов колебались: она поделила мир на него и всех. Последние цветы на клумбах кутались в опавшие листья. Октябрь засыпал их ранним, колючим снегом. Красные кисти рябины смотрелись фантастическим салютом под огромным окном его мастерской. Портреты, натюрморты, пейзажи… Чья-то жизнь, застигнутая врасплох. Время, остановленное навсегда. Тайна и недосказанность собственной судьбы. Ей казалось, что она прикасается к запретному плоду счастья. Почему она бросилась в этот омут? Это так и осталось вопросом. Его холодные серые глаза. Русые волосы, небрежно падающие на лицо, словно пелена, скрывающая то, что надо знать не всем. Тонкие нервные пальцы. И губы, обещающие рай. Их встречи становились все чаще. А ее обман - все правдоподобнее. Отношение к сыну напоминало обожание на грани помешательства.
После оттепели первый месяц зимы обрушился лавиной снега на город, который разучился удивляться. Такой же как снегопад была и любовь – не знающая ни преград, ни здравого смысла. Плыли троллейбусы, увенчанные роскошными снегами. Вздыхал северный ветер. Ясные морозные ночи позволяли увидеть звезды. И только чувства бурлили весенним паводком. Художник и бизнес-вумен. Причуды капризной музы и жесткость делового мира. Скорпион и лев. Притяжение противоположностей.
Работа раздражала. Дело, созданное самой, потеряло интерес. Первый раз в жизни ей захотелось стать домохозяйской – кроткой зайкой, как говорила ее подруга. Домашнее благополучие давало трещины как старинная фарфоровая чашка, такая красивая и такая дорогая! А спальня напоминала больше “Черный квадрат” Малевича. В темноте потонули легкие цветы на обоях, нежность ночей, разговоры полушепотом и спокойные сны. Кухня становилась полигоном. Батальные сцены чередовались с молчаливым перемирием.
-Тоже мне Каренина! Извините за выражение! Что ты задумала? -
взрывался Игорь.
- Неужели ты не понимаешь, что я больше не люблю тебя? И не примешивай сюда литературу! Ты в этом ничего не смыслишь! Не смей трогать классику! - шепотом, больше похожим на крик, говорила Анна.
- А как же классика жизни – ребенок? – уже спокойнее спрашивал
муж.
Аня сжималась, становясь ниже ростом и как-то теряя свою красоту. Ребенок. Лучший в мире восьмилетний мальчик, который вчера спросил у нее, кто такие странники и чем они занимаются.
- Мама, мне кажется, странники, потому что странные. Они оставили свои домики и пошли что-то искать по свету. А у них ведь все было.
- Может быть, ты и прав…
Разговоры с подругами, осведомленными, старательно переживающими и нетерпеливо ждущими развязки, не успокаивали.
- Непростой мужчина,непростой…Три официальные жены, не считая
романов. Тебе нужно помнить, где находятся локти. И гибкость тренировать, чтобы легче было кусать эти самые локти, - говорила по телефону старая подруга Ирина, напрочь лишенная жизнью романтики, поменявшая сама двух мужей и тянувшая двух сыновей.
- Ты не совсем права, Ирочка. Он такой ранимый. Творческая натура.
Вечный поиск… - словно оправдываясь, лепетала Аня.
Однако не всеми признанный гений становился все капризнее. Душа искала те места, где хорошо, потому что там еще нет нас. В мастерской нависло тяжелое настроение. Талант валялся целыми днями на диване и глубоко задумывался о жизни. Анна металась между домом, работой, ребенком и его няней. Пыталась организовать выставку картин любимого идола. Уговаривала мужа дать развод.
В сумерках, окрасивших стены в цвет близкой зимней темноты, вырисовывались геометрические фигуры стоящих на полу и развешанных на стенах картин. В огромное окно смотрели сразу два уличных фонаря. Один бросал тусклый розоватый свет, другой – мертвенно белый. Комната делилась на два цвета, комната преломлялась на две части, как нарисованная на листке бумаги, нереальная, нежилая. Не законченный портрет Анны виновато громоздился посредине. Он любил большие форматы. Он предпочитал яркие цвета и странные сочетания. Он выработал свою небрежную технику мазка мастера, который снизошел всех осчастливить.
Как это обычно бывает, все навалилось сразу, в один день, в один присест. Во время подписания договора с партнерами Анна упала в обморок. Догадки подтвердились, она ждала ребенка. Муж позвонил в офис и строгим голосом сообщил о том, что сын останется с ним. Вечером, когда ей хотелось разбросать на небе снежные тучи, разыскать среди этого небесного хлама луну и завыть на нее как бездомная собака, Альфред- Алик начал задавать ей вопросы, похожие на детские загадки.
- Анечка, а ты знаешь, какая у меня фамилия?
- Какая? Обычная.
- Это старинная немецкая фамилия. Мои предки приехали вместе с императрицей Екатериной. Какие выводы у тебя напрашиваются?
- Мне не до выводов. Говори яснее.
- Я … ну и ты, разумеется, уезжаю в Германию. Мои родители живут там уже пять лет. Знаешь, совсем другие перспективы для творчества. Думаю, там все будет по-другому. У нашего ребенка будет будущее.
- Но у меня здесь останется сын, а у тебя двое детей. Но здесь ведь лучше…
- Нужно уметь делать выбор, Анна. Ты уже не девочка. Это тебе жизнь, а не кино.
- Да, но ты забыл, что есть еще и цирк.
Но все-таки они поженились, бегом, можно сказать – “на скору ногу”, не испытав при этом ничего положенного в такой день. Алик улетел. Следом, оставляя все и всех, уезжала Анна.
Шереметьево-2 – шумная гавань, встречающая своих Одиссеев. Наша отправная точка в неизведанные дали. И наша ностальгия. Самолет набирал высоту. Внизу в мартовском тумане расстилалась Москва. Она таяла как кусочек сахара на керамическом блюдце. Она исчезала как снег под весенним дождем. Облака закрыли город. И было до боли непонятно, как можно жить без него. И что есть жизнь, если стереть с карты этот сумасшедший город, который может утомить, обругать, обласкать, подарить радость, но никогда не разрешит вам его забыть.
Анна посмотрела на часы. Без четверти четыре. В это время два раза в неделю она отвозила сына на уроки тенниса. Она поднялась и направилась в выходу.
- Вы что-то хотите? – любезно спросила стюардесса.
- Мне нужно срочно выйти.
- Извините, но это самолет. Займите свое место. Пожалуйста.
- Хм-м… Анекдот есть такой. Стюардесса подходит к командиру
и говорит, что здесь один человек, весь в бинтах, просится выйти . А т от отвечает, что ничего страшного, откройте дверь, он всегда здесь выходит. И вы тоже, девушка, наверное, всегда здесь выходите, - блеснул остроумием молодой мужчина, едва помещающийся в кресле.
- Вы кретин, мужчина! – голос руководителя всегда помогал Анне при коммуникации скандального характера.
Аэропорт Франкфурта был похож на гигантский лабиринт в центре Европы. Она медленно плыла по бегущей дорожке, не смотря по сторонам, как раньше, прилетая сюда по делам. На душе было тревожно. Ощущение счастья полностью отсутствовало. Деревянная улыбка утомляла губы. Таможенный досмотр и паспортный контроль были корректны и не могли отвлечь от плохих предчувствий. Наконец-то двери, ведущие в зал, разъехались и впустили Анну в новый мир, не запланированный ее жизнью и не выпрошенный мечтами. Она долго искала глазами Алика. Но вместо него стояли его родители, словно птицы под дождем - взъерошенные и нерадостно взволнованные.
- Деточка, Алик очень занят. Он в Бонне. Дела. Что-то с выставкой. Поживешь пока у нас.
В Европе нежилась весна. И это было красиво. Не хлюпала днем, не замерзала ночью, а размеренно раскрашивала все вокруг и спокойно расточала тепло. Мельками ухоженные крошечные деревни, деловые маленькие города, никогда не получившие бы в России такого статуса. На улицах было пустынно, люди уже отмерили свой путь от работы до дома. В “игрушечном” домике родители ей отвели лучшую комнату с видом, приятным во всех отношениях: здесь была и церковь, и лужайка с выскочившими мелкими цветочками, и туманные дали, упирающиеся в лес. На стенах расположились картины Альфреда, не так давно написанные и наполненные какой-то новизной. “ То ли весна, то ли страна, то ли любовь”- как детская считалочка пролетело в голове Анны и тонкой иголочкой укололо сердце.
Он позвонил только через два дня. Голос был счастливым, но имеющим некоторую кривизну, как будто бы источник счастья находился где-то сбоку.
- Свою выставку я посвящаю нашему ребенку. Надо же,будет дочь.Мы назовем ее Фредерика, нет – Клаудия!
- А ты не хотел бы сначала помочь этому ребенку родиться? – сдержанно проявила интерес Анна.
Ребенок появился в университетской клинике Эрлангена без него. Она назвала ее Эвелиной, сразу же превратив величавое имя в привычные вариации – Ляля, Леля, Лина. Неутомимая в поисках истины жизни подруга Ира звонила часто. Ее ободряющий голос врывался в расписанную на столетия жизнь этой страны и словно свежий ветер вносил новости, страсти-мордасти и эмоции разного оттенка.
- Ну что? Как ты себя чувствуешь?
- Как письмо “До востребования”, которое забыли или не захотели взять.
- Письма часто отправляют назад в таких случаях. А где Алик? У него есть мозги? Или все потонуло в таланте?
- У него есть новая жена. Принцип его жизни: на всех жениться нельзя, но стремиться к этому нужно.
- Да. Если вспомнить алфавит на участке КЛМ и слова на эти буквы, то это его автопортрет.
- А на букву “Л” какое слово? – спросила Аня, четко осознав другие слова.
- Лицемер! Это самое приличное, что можно сказать.
Замечательный лицемер, многодетный отец-молодец, молодой муж и по совместительству художник явился под Рождество засвидетельствовать почтение, познакомиться с дочерью и не остаться при этом в долгу – представить свою новую жену. Экологически чистое лицо женщины было тронуто африканским солнцем солярия и показывало полное пренебрежение к косметике. Было видно, что она не сошлась характером ни с Диором, ни с Живанши.Она обожала только богемного Алика. Так любуются красивой упаковкой, еще не успев узнать - что же внутри.
Разговор не клеился. Разбилась чашка. Лялька зашлась диким плачем. Клаудия или, как ее назвала мать Алика, Клавочка, пыталась завести дружбу с Анной в рамках культурной рождественской программы. Но чувствовалось, что никто из присутствующих не нуждался друг в друге. После визита мужа, который ощутил себя ее “другом “, Анна решила уйти. И ушла. “Алименты” поступали регулярно, но от Ирины, которая теперь руководила фирмой вместо Анны. Альфред продолжал искать то ли себя, то ли причины для входновения. Дни превращались в месяцы, месяцы – в годы.
В редкие свободные часы она бродила по новому месту своего обитания. Этот город не принес ей счастья. Но ведь он и не обещал. Он ведь был не виноват. Город ей нравился. Он был похож на старинные русские города: посредине современного существовал старый город-крепость. Амверг напоминал ей яблоко, внутри которого в жесткой коробочке ютились косточки. В крепости ниточками расходились маленькие улицы с аккуратными и изящными домами. Ратуша уносилась в небо острыми готическими шпилями. Небо, которое не подпирали московские дома-башни, казалось очень высоким. Молодой месяц почему-то был повернут в другую сторону, наверное, из личного удобства, к которому стремились здесь все.
Анну интересовали вывески, в которых печаталась информация о купле-продаже домов и квартир. Когда-то это был ее бизнес. Тогда, когда она имела “умную” жизнь – семью, сына, работу. Этот дом, голубой с белой лепниной, притягивал ее. Казалось, рядом с ним ей легче дышать. Здесь находилось бюро по продаже недвижимости. На табличке стояла трудно читаемая фамилия владельца, и только окончание “…ин” навевало на мысль о чем-то созвучно-родственном. Пока она пробовала произнести заковыристую в исполнении готического шрифта фамилию, из офиса вышел мужчина. Посмотрев на Анну, одетую не в традиционную куртку и ботинки, что носили здесь женщины независимо от возраста, а в натуральную шубу, так ругаемую партией зеленых, он остановился. И еще у нее были такие красивые и такие грустные глаза.
- Мы закончили работу. Может быть, я могу быть чем-то полезен?
- Спасибо, в следующий раз.
Встреча произошла на следующей неделе, когда в жизни Анны начали происходить просто чудеса. Звонки сына стали частыми и не запланированными отцом. Рядом кто-то довольно напряженно дышал. Это оказалась Ирина. Ее помощь бедной подруге становилась просто глобальной.
- Денежки я тебе переправила, дорогая моя. На квартиру хватит. Может тебе конфеты передать, твою любимую “Коровку”. Тут Светка ехать к тебе собралась, - заискивающе ворковала Ирка.
- Ты какая-то странная, Ирочка. Что-то случилось?
- Я не странная, я счастливая и очень виноватая перед тобой.
- Почему передо мной?
- Ты только не психуй, мы с твоим мужем, с Игорем, решили быть вместе. Знаешь, я всегда тебе завидовала – такой мужик!
- Не переживай, Ирка, он давно ничей. И ты, кажется, смягчила его гнев ко мне: с ребенком разрешает разговаривать. Спасибо.
В пятницу Анна переступила порог фирмы. Сотрудники учтиво страшивали о ее вкусах и желаниях в отношении жилья. Неожиданно женщина, разговаривающая с ней, сказала, что заниматься ее проблемой будет сам шеф и попросила пройти в его кабинет.
- Алекс Светличкин, - представился тот самый мужчина.
- Светличкин? Как это? – вырвался до неприличия наивный вопрос.
- Знаете маршрут Петербург- Шанхай- Белград- Мельбурн- Берлин? Пути господни неисповедимы. Мой дед русский, бабушка - из Чехии. Я хотел бы помочь вам найти именно то, что вы ищете.
Они встретились на следующий день. В такие майские, цветущие дни все квартиры и дома меркнут в сравнении со свободой и красотой природы. Пока ничего не нравилось или не очень-то подходило по цене. И было так хорошо сидеть в летнем кафе в прозрачной тени деревьев и просто разговаривать на ломаном немецком и слушать еще более смешную русскую речь человека, который никогда не был в России. Вокруг теснились старинные дома, белые стены которых были перечеркнуты темными деревянными балками. И везде на окнах красовалась ярко-красная герань. Встречи продолжались, и иногда казалось, что поиск подходящей квартиры – это только повод. И Алекс каждый раз испытывал облегчение, когда очередное предложение не имело успеха.
В этот год июль захотел быть дождливым и прохладным. Но в воскресенье вышло вдруг заспанное солнце и обрадовало всех и удивило всех тем фактом, что оно, оказывается, существует.
- Я хотел бы показать вам дом. Он очень симпатичный, что важно для русских, и очень комфортный, что необходимо для немцев, - предложил Алекс.
- Очень странная реклама, господин Светличкин.
Дом стоял в городе, но как-то независимо. Это ощущение отгороженности, отшельничества создавалось большим парком, в центре которого и вырисовывался дом. Деревья в парке были старыми, очень высокими, стволы покрывал пушистый ярко-зеленый мох. По земле, деревьям, стенам дома вился плющ с резными листьями, со своей поразительной жизнестойкостью и, как говорят местные жители, с завидной наглостью. Но именно плющ скрывал прорехи, радовал глаз поздней осенью и даже зимой напоминал о весне потемневшей коричневатой зеленью сплетенных им кружев. Дом имел два этажа и десять комнат. “ Чем старше дом, тем выше его цена, - подумала Анна, уже изучив особенности местного рынка недвижимости”.
Они вошли в холл. Свет проникал сюда сверху. И сейчас солнечные лучи, преломленные разноцветными стеклами витражей, опускались на пол радужными бликами. Дверь как-то шумно захлопнулась с глухим звуком, похожим на слово “навсегда-да-да”.
- Этот дом очень дорогой, - грустно сказала Анна.
- Да, очень. А почему Вас это смущает?
- Вы очень оригинальный человек, Алекс. Есть, как говорится, пределы возможностей. Мне нужен скромный дом.
- А моя бывшая жена считает меня очень примитивным. Поэтому и ушла к художнику. Я оставил ей дом. А этот хотел бы купить для другой женщины.
- Вы ждете от меня совета? Но советовать трудно, когда не знаешь пристрастия того, для кого это все…
- А свои вкусы вы знаете?
Их взгляды встретились, как на дуэли, когда каждый дуэлянт хотел бы бросить оружие. Анна вышла из дома и, добежав до своей машины, рванула с места так, как будто это было Ярославское шоссе в Москве, а не лабиринты улиц небольшого и законопослушного города. Он позвонил ей вечером и почему-то заикаясь, по-русски, сказал очевидное и невероятное:
- Я хотел и буду пожениться на вас… Если Вы не напротив.
- Вам нужно не повторять, а учить русский язык, Алекс, - смеялась Анна.
- Значит ты не напротив, Аннушка!
Они незаметно оформили свой брак в мэрии и уехали в Чехию, до границы с которой было около двухсот километров. Мариенбад своими домами, украшенными статуями и узорами, напоминал Петербургские улицы, перенесенные на холмистую почву. Здесь, в русской церкви, стоящей на перекрестке и привлекающей внимание своей стройностью и яркостью фасада, Анна и Алекс обвенчались. Огоньки свечей кружились около икон, с акцентом звучал голос батюшки, все казалось сном.
Алекс и Анна вышли из церкви. На улице было очень тихо. В движении машин случилась какая-то долгая пауза. Или так только казалось. Ветки клена дрогнули, закачались и осыпали их красно-желтыми сентябрьскими листьями. Через минуту на дороге показались две машины. Они явно превышали скорость. Как сговорившись, обе остановились около церкви. Из одной, виновато улыбаясь и придерживая широкополую шляпу цвета безумного цикломена, вылезла Ирка. За рулем сидел Игорь и как всегда поправлял галстук. Из другой машины вышли ноги Алика, потом его бесценные руки, и все остальное. Резво оставила место водителя Клавочка, одевшись по поводу торжества в безликое платье, купленное когда-то на распродаже, просто потому, что это было платье.
Прибывшие и прилетевшие сбились в кучку на маленьком пятачке церковной, а значит русской, земли. Анна смотрела на всех, как на группу клоунов-эксцентриков. Первый муж держал под руку лучшую и верную подругу, которая постоянно роняла букет, завернутый в серебряную бумагу, словно закованный в латы. Второй скоропалительный муж обнимал за плечи бывшую жену нынешнего мужа, которая поправляла непривычное платье.
- Зачем они здесь? Это же смешно!
- Мы все странники, ищущие свое счастье. Без них не было бы и нас с тобой, и этого дня.
- Господи, прости нас, - прошептала Анна.
- Скажи, ты счастлива? Ведь счастлива? – спрашивал Алекс, сжимая ее руку.
В это время Аня заметила, что в машине еще кто-то есть. Сердце забилось как у зайца. Там шла какая-то борьба. Дверь открылась, и ее подросший сын начал тянуть из салона упирающуюся двухлетнюю Ляльку с шоколадным макияжем на лице. Эта парочка, слаще и дороже которой никого на свете не было, побежала прямо к ней.
- Да, я очень счастлива, Алекс. Очень-очень! – успела проговорить Анна, прежде чем пучина счастья увлекла ее за собой.
И стоящие рядом эти нарядные, странные люди, эти странники, тоже были счастливы, каждый по-своему прочитав одну лишь строчку, написанную о нем в общей книге судеб.